Это все скороговоркой объясняла мне Ерика, усаживая за тесаный стол в горнице да накрывая угощение. Отказаться у меня просто язык не повернулся, уж больно хозяйка старалась. Поэтому я послушно преломила пресную лепешку и заработала челюстями. Изба в середине ничем не отличалась от тех, к которым я привыкла. Та же печь, деревянные лавки, спальные места за занавесочкой.

— Я тебе сейчас баньку истоплю да с веничками березовыми попарю…

— Погоди, — остановила я хлопотунью. — Что ты там про состязания говорила?

— Да ничего такого. Из лука там постреляешь, наперегонки побегаешь… Вот я помню…

— Ты тоже все это проходила?

— Нет, — густо покраснела Ерика. — Я уже мужней женой в пущу пришла. Меня дозор подобрал у южных пределов, там тоже раньше ход был. Зима была, я заблудилась, пока цветы искала.

— Зимой? — удивилась я.

— Ну да, меня мачеха послала в лес за подснежниками. А тогда еще у нашей деревни волки лютовали. Я бреду, реву от страха. Да в медвежью берлогу и угодила. Хорошо еще, нора нежилая оказалась… Вот я в ней и сидела, пока меня Макхк не нашел.

— Это твой муж?

— Ага, первый, — зарделась девка пуще прежнего. — А второго Иси зовут. Они такие хорошие! И холят меня, и берегут. И подарками всякими радуют! Знаешь, как я их люблю?

«Еще бы. После такой-то „доброй“ мачехи», — подумалось мне.

— И кто из них отец наследника? — Я указала взглядом на круглый животик хозяйки.

— Это без разницы, — твердо ответила та. — Мы с мужьями одно целое — семья.

— А кого ты хочешь? Мальчика или девочку?

Ерика посмотрела на меня, как на слабоумную.

Ёжкин кот! Чем я думаю, когда дурацкие вопросы людям задаю? Ежу понятно, что там пацан. Мне ж Мейера втолковывала — не бывает у индриков дочерей. Чтоб скрыть смущение, я еще громче зачавкала.

— И часто твои мужья в людей превращаются?

— Почитай, каждую ночь после захода.

— А Сикис…

— Он очень стар, — пояснила девка. — Редко перекидывается. А при посторонних — почти никогда.

Понятно! Значит, если бежать мне сегодня не удастся, часто своими домогательствами супруг меня мучить не будет. Если только у них не принято в лошадином обличье…

На мой прямой вопрос Ерика возмущенно замахала руками:

— Ты чего это измыслила?! Срам-то какой!

Мне заметно полегчало. Я потянулась, разминая плечи, и зевнула.

— Ой, а банька-то, — пискнула хозяйка, выбегая во двор. — Я тебе потом на лежанке постелю.

Душистый березовый веник исполнял на моей спине плясовую, выбивая все тревоги и заботы. Ерика хлестала меня от души, с оттяжечкой. А я, распластавшись на полке, только что не мурчала от удовольствия. Последний раз я по-черному парилась — прямо в печке. Бабуля, помнится, из меня хворь выбивала да приговаривала: «Баня парит, баня правит, баня все поправит…»

Мне показалось, что омовение длилось всего ничего. Но когда я опять оказалась в горнице, замотанная в льняной руб и с кружкой взвара в руках, в окошко вовсю шпарило полуденное солнце.

— Хозяйство у тебя большое? — спросила я Ерику для поддержания разговора.

— Ну это с чем сравнивать, — ответила та обстоятельно. — Дом, да огородец, да коза в загоне стельная… Хлопочу помаленьку. А так у нас все общее — общественное, так сказать.

— И пашня артельная имеется?

— Нам от внешнего мира зависеть никак нельзя, все свое. — В голосе собеседницы слышалась гордость.

— А пусто у вас в деревеньке чего? В полях все?

— Ну да, — кивнула хозяйка. — Девки на посадках работают, а мужики на охоту в северные пределы ускакали.

— А ты чего не пошла?

— Так я же на сносях. — Белесые брови поднялись в удивлении. — Мне не положено.

Я согласно кивнула, мимоходом припомнив, как мохнатовские бабы до самого срока суетились. Бывало, прямо под копной какая разродится, дитенку мякиш в тряпице ткнет и опять за работу.

— А ребятишек бабы с собой забрали? — Я отставила кружку и мысленно ударила себя по рукам, чтоб не ухватить еще одну желтоватую лепешку.

— Да нет, малышня где-то здесь бегает, — рассеянно ответила хозяйка, убирая со стола.

Со двора донеслось ржание и звуки борьбы.

— Ну вот и прискакали, непоседы, — ласково улыбнулась Ерика. — Ты одевайся пока, а я мальцам молочка вынесу.

И, обхватив за горлышко увесистый жбан, моя собеседница вышла наружу. Я, быстро натянув одежу и встряхивая волосами, чтоб просохли поскорее, выскочила следом. А там уже дым коромыслом, будто не трое ребятишек с индрами пожаловали, а целый скомороший балаган.

— К нам Ерика пришла, молочка принесла, — тонкими голосками вопила парочка близнецов с выбеленными солнцем макушками. Навскидку я дала им лет по восемь, не больше.

— Дай, дай, дай! — притопывал толстыми пяточками годовасик с огромными васильковыми глазами в пол-лица.

И звонко ржали два тонконогих изящных индрика со снежно-белыми гривами и полупрозрачными острыми рожками.

Хозяйка протянула подношение одному из старших. Затем, вернувшись в дом, вынесла берестяную тарель, до краев наполненную тем же самым молоком. Из этой посудки, отталкивая друг друга мордами, пили индрики.

— Это все наши дети, — пояснила хозяйка, перекрикивая шумное разноголосье. — Вот я двойняшек рожу…

Я еще раз оглядела разношерстную компанию. В деревеньке десятка два дворов, а детей всего пятеро? Негусто.

— Это новая мамка к нам пожаловала? — Один из близнецов хитро оглядел меня, вытирая рукавом рубашонки молочные усы. — И чьих будешь?

— Своих собственных, — отбрила я наглеца.

Подумала: «Дать, что ли, подзатыльник для большего эффекту», — да решила с воспитанием погодить.

— Меня зовут Яс, — протянул мне малец тонкопалую руку.

— А меня…

— Ее будут звать Витэшна, — недовольно вступила Ерика.

Потом пояснила специально для меня:

— Мирское имя тут без надобности.

— И с чего такие правила? — пробурчала я, обиженная повелительным тоном девки.

— Мудрые люди говорят, что каждое произнесение старого имени истончает нить, что связывает нас с миром людей, — явно с чужих слов повторила хозяйка. — И чем меньше времени прошло после прихода к нам, тем опаснее.

Я недоверчиво хмыкнула.

— Не веришь? — завелась Ерика не на шутку. — Ну смотри!

Она картинно подбоченилась и, широко открывая рот, проговорила:

— Акули-ина!

Далекое эхо ответило ей:

— Акулина… кулина… лина… а…

Высоко в небе сгустились тучи, раздался пронзительный визжащий звук, будто лопнула туго натянутая струна, и порыв ледяного ветра хлестнул меня по лицу.

— Поняла? — победно усмехнулась девка, заметив мою растерянность. — А я-то почитай уже с десяток лет тут проживаю.

— А не сходится, — уперто проговорила я.

— Чего это?

— И Мейера, и вождь ваш меня по имени называли. — Я развела руками. — И как видишь…

— Так при них-то можно, они, почитай, вдвоем весь груз на себе и держат.

Я чуть подумала. Складно выходит. Мудрейшая — магичка не из последних, да и Сикис, видимо, в этом деле задних не пасет. Хотя… Нет, даже и пробовать не буду.

— А что будет, если все нитки пообрываются? — уважительно спросила я хозяйку.

— Уже ничего, — серьезно ответила та. — Мейера сказывала, тогда конец нашей пуще придет.

— Матушка любит невинных дев стращать. — Белогривые индрики не шевелили губами, но я знала, что заговорил со мной более рослый, с серой звездочкой на лбу. — Я Арэнк, а моего брата зовут Кел.

— Арэнк значит «звезда»?

Единорог кивнул:

— Мама обещала нам умную жену.

Ой! Меня поначалу сбило с толку, что Мейеру все кому не лень кличут «матушка». А это, значит, ее сыны многославные и есть? Только вот мудрейшая забыла меня предупредить, что они еще дети.

— Лет-то вам с братом сколько? — спросила я.

— По-вашему или по-нашему? — шутливо переспросил индрик.

— По-честному, — улыбнулась я.

— Шестнадцать!

— На двоих?

— Дура девка! — обиделся Арэнк. — Каждому…